Тит Пулло
121212Здание, к которому вывел меня по петлявшим как выгрызенные в сердцевине самого большого яблока туннели улицам Пулло, некогда — еще не так давно — служило термами. С поднятием восстания против Империи, очевидно, мытье потеряло смысл и было предано всеобщему забвению. Еще бы — его ведь придумали коварные чистоплюи-имперцы. Сложно было бы продолжать пользоваться их изобретением.
У наемника оказался ключ от массивных дверей, окованных бронзовыми полосами.
— Надеюсь, ты не собираешься принести меня тут в жертву Князьям Обливиона? — спросила я, поддевая ногтем пошедшую от влаги пузырями штукатурку на стенах. — Это было бы слишком вульгарно.
Пулло посмотрел на меня со странным выражением. Из тесного преддверия мы перешли в более просторное помещение, раньше служившее аподитерием. Здесь было тепло — сказывалась близость теплого источника, и я стащила с головы подшлемник.
— В этих термах обычно никого не найти, — сказал Пулло невесть зачем. — Так, разве что бродяги околачиваются. Здесь под землей есть галерея. Стена кое-где обвалилась, и туда можно залезть из сточной канавы.
— А у тебя есть ключ.
— Да. У меня есть ключ от входной двери.
— Откуда?
— Я был центурионом, — пожал он плечами. — Такое звание дает тебе опыт в получении нужных вещей.
— И все это — твое, — обвела я руками предбанник. — И ты идешь в таверну «Золотой гусь». Ну да.
— По-твоему, здесь нас накормят?
— Действительно, — признала я.
— К тому же, — продолжил Пулло, проходя во фригидарий, — нельзя быть уверенным, что здесь тебя не зарежут, пока ты будешь спать. Как я уже сказал, сюда легко попасть и не через вход. Говорят, в городе сейчас неспокойно. Говорят, злой дух восстал из могилы и убивает по ночам. А по твоей милости, мы ночуем здесь.
— И ты в это веришь? — пропустила я упрек мимо ушей — хватит, наслушалась пока шли.
— Необязательно подниматься из могилы, чтобы убивать людей. — Голос Пулло отдался эхом от стен и высоких потолков, погруженных во мрак.
— Это верно, — сказала я и запрыгала на одной ноге, стряхивая с ноги сапог. — И что же, Пулло — позволишь себя зарезать во сне какому-то призрачному ублюдку?
— Пусть попробует, — ответил он флегматично. — Я покажу ему, что даже мертвецы не бессмертны.
— Как насчет богов, Пулло? — развязала я завязки ворота рубахи.
— Что насчет богов?
— Боги смертны?
— Почем мне знать? Я не убивал богов.
— И никогда не думал об этом?
— Плевал я на богов. Я тебе не богослов, чтобы это знать.
— Не богослов, а еще ты жутко скучный наемник, — я шмыгнула носом и прошлепала босыми ногами в тепидарий. Воздух здесь давно не нагревался ничем кроме воды из источника, поступающей по трубам, но после недель путешествия через начинающуюся зиму мне казалось, что он дрожит от жара. Из тепидария я прошла в кальдарий — самую горячую часть терм. Пулло уже стоял там голый до пояса.
— Это мужская часть, — сказал он, увидев меня.
— У тебя есть ключ и от женской? — поинтересовалась я и спустилась в углубление с теплой водой. Исходя из читанного мной в книгах, вода в кальдарии должна была быть намного горячее, но это было понятно — никто не топил в термах уже несколько лет. И все равно, прикосновение воды к коже ощущалось неимоверным блаженством.
— Нет, от женской у меня ключа нет, — ответил Пулло, расстегивая ремень. — До сих пор не приходилось здесь бывать с назойливыми бабами.
— О, не сомневаюсь, — ушла я под воду с головой. Вынырнула, потерла глаза, морщась от попавшей в них воды. Взглянула на Пулло.
Он был странно сложен, Тит Пулло. В кости он был широк, и торс у него был прямоугольный. Однако он не производил впечатления коренастого человека — то ли из-за роста, то ли из-за узкого своего лица. Было также видно, что он старается поддерживать здоровую жировую прослойку между мышцами и кожей, чтобы легче переносить скользящие удары острого оружия, но в последнее время ему это плохо удается. Грудь и живот Пулло были голыми и бледными в полумраке, рассеиваемом только струящимся в окна ночным городским светом. На ногах он стоял уверенно, будто ступни его были врыты в землю, пресекая всякую попытку обрушить этого колосса.
Ни манеры, ни нагота не выдавали в Пулло смущения. Возможно, на нем сказались годы военной жизни в лагере, а может, он вовсе не видел привлекательности в плоти, по меньшей мере, живой. Ну или считал меня дурнушкой.
Я рассмеялась и еще раз окунулась под воду. Наемник резко спустился в ванну. Он глубоко вдохнул и несколько раз сжал и разжал разбитые и обмороженные кулаки.
Мы сидели друг напротив друга. Я спросила:
— К кому мы завтра идем?
Пулло откашлялся и, зачерпнув ладонью воды, с нажимом провел ею по плечу.
— К барону. У старика всегда есть для меня работа. Может, он припомнит мои былые услуги, оказанные ему, и поможет нам просто так… хотя, зная старого жлоба, это до хрена маловероятно.
— Пулло и якшается с бароном, — скорчила я мину. — Сложно в такое поверить. Я-то всегда думала что герой моего детства убивает зажравшихся аристократиков.
Я ожидала, что Пулло огрызнется или промолчит, но он ответил:
— Может, по-хорошему барон и заслуживает смерти… он дерьмовый человек, и нанимает меня для того, чтобы делать еще более дерьмовые вещи. Но если ты хочешь добиться своего — с ярлом — с конунгом — то придется работать на него. Или ты боишься замарать руки?
— Мои руки замараны хуже твоих, — ответила я. Мое хорошее настроение испарилось как ледяной кубок на полуденном солнце.
Стук гвоздей и многоголосый ор.
Похоже, перемена в моем настрое не укрылась от Пулло, и он сказал более легкомысленно — готова поклясться, как если бы пытался подбодрить:
— Хорошо. Раз так, то ложись спать — утром нам предстоит нелегкий разговор. Точнее, предстоит он мне, поскольку ты будешь молчать.
— Я иду с тобой, — быстро сказала я.
— Разумеется, — произнес наемник очень отрывисто, без усталости или раздражения.
С… беспокойством?
— Ладно, — добавил он в своем обычном тоне. — Конечно, куда я денусь. Но будешь молчать, поняла?
— Как рыба, — заверила я его, обмозговывая, предупредить ли его о том, чтобы не пытался сбежать ночью. Подумав, я решила, что не нужно: еще решит поступиться своими принципами и прикончить меня во сне, коли я такая назойливая. Нет уж. Пусть ощущает себя в большей безопасности, чем на есть на самом деле.
Впрочем, спать я, конечно, все равно не стану.
***
Первые несколько моментов, просуществовавших отдельно от времени, я не понимала, что случилось. Я помнила, где нахожусь, и что было накануне, но вот что произошло…
Я заснула!
Эта мысль выдернула меня из белесой дремы, и я рывком вскочила на ноги. Утренний свет падал из окон под самым куполообразным потолком.
Пр-роклятое вино!
К моему удивлению, однако, обнаружилось, что Тит Пулло никуда не ушел, а бродит по ту сторону ванны, приглаживая длинные седые волосы, совершенно растрепанные и стоящие дыбом. Кроме него в кальдарии находилось еще несколько человек. То были босяки, бродяги, слоняющиеся в зиму без видимого дела по укромным районам крупных городов в надежде найти пропитание и случайную работу по хозяйству: подмести там, крышу подлатать, бочки перетаскать. Они сидели, спали, обедали и грелись в бывших термах, переговариваясь тихо:
— Каждому дают…
— Хрена тебя лысого примут…
— А он и говорит: «Так ведь помер ты, батюшка»…
— А еще бондарь сказывал…
— Ну, он и решил на сплав пойти…
— И никого у ней не осталося…
— Надо камней натаскать, досок — заделать лаз, а то ведь достанет, душегуб…
— Нужны мы ему больно…
— Это хорошо, конунг вернулся…
Я постояла, успокаивая взметнувшееся, как куропатка из-под ног, сердце, и подошла к Пулло, обогнув ванну.
— Ну что, идем к барону? — спросила я вполголоса, но он все равно шикнул, показав на босяков:
— Тише! — он помолчал, а потом продолжил, сбавив тон: — Еще рано. Могла бы спать еще. Боялась, я без тебя уйду?
— Ну что ты, — ответила я. — Я тебе так доверяю, а ты…
— Это ты упала мне как снег на голову, — ответил наемник и слегка усмехнулся, отворачиваясь. Он присел на карачки и рукой умылся из углубления. Я поморщилась: увидев коренных обитателей терм, я уже слегка жалела, что искупалась вчера.
— Хоть не пей оттуда, — брезгливо посоветовала я.
— Поучи меня еще, — ответил Пулло, но пить не стал.
Босота вела себя тихо, но держалась на расстоянии, и на нас предпочитала не обращать внимания, только все равно было понятно, что наше присутствие их беспокоит и они ждут не дождутся когда мы уйдем. Возможно, у Хранителя Ключей От Заброшенных Терм (Кроме Женской Части) была здесь дурная репутация. Такому было бы сложно удивиться.
Еды у нас не было. Уверена, местные бедняки были предусмотрительнее нас, и у них были где-то припасены куски черствого хлеба, полученные из задних дверей городских харчевен за мелкую работу, но с нами они бы не стали делиться и под угрозой смерти. Я их понимала.
Часа через полтора мы наконец вышли. Наемник побоялся идти через входную дверь, и нам пришлось лезть в сточную канаву.
— Будь ты проклят, Пулло, — пожелала я ему, поднимаясь вверх по наклонному стоку. — Отлично придумано: выход из терм с теплой водой лежит через обосранную канаву. Ты молодец.
Он смолчал.
Днем город выглядел еще враждебнее, чем ночью: теперь он делал это не скрываясь. Камни, из которых были сложены здания, покрыты были трещинами и жестким злобным мхом, торчащим во все стороны. Башни крепостных стен были приземисты, точно зная что-то о высоте и боясь подниматься выше. Ноздреватый снег лежал на улицах, а в воздухе стоял густой запах жира.
— Мыловарни, — односложно пояснил Пулло.
— И кому пришло в голову строить их рядом с термами?
— Они и не рядом. Поверь, их везде слышно.
По кривым как зубы лжеца улочкам мы уходили куда-то от порта, на север, как мне представлялось. С другой стороны, я не была уверена в том, что правильно запомнила наш путь от «Золотого гуся» вчера ночью. Навстречу нам, в порт, шли рабочие — плотники, бурлаки, грузчики. Это был мрачный и замкнутый люд: в отличие от босоты из кальдария, они даже друг с другом не разговаривали, храня на лицах гримасы тоски и похмелья.
— Этот город строили сумасшедшие, — сказала я, отдуваясь после очередного подъема по узкому переулку, уперевшемуся в равнокрутой спуск.
— Построй лучше, — ответил Пулло.
На это я только фыркнула: надо было поберечь дыхание.
Наша цель отстояла от терм на добрых полмили, превратившиеся из-за безумной нелюдской архитектуры во все две. То был стоящий на возвышении богатый дом, которого, впрочем, как и всего в этом городе коснулись деградация и запустение. Крыша явно не видела починки за последние лет десять, а окна — забранные настоящим стеклом — были грязны до неприличия. Невысокая каменная ограда была увита мертвым плющом.
На воротах, выходивших на широкую по местным меркам улицу, дежурил мелкий норд с всклокоченной бороденкой и подведенными глазами. Его движения были дергаными и неприятными, как у большого паука.
— Тиииииит Пулло, — протянул-пропел он, завидев моего спутника. — Я и не чаял увидеть твою жопу живой.
— Закрой рот, — сказал Пулло. — Веди меня к барону.
Охранник заливисто расхохотался, хаотично хлопая себя по бокам.
— Узнаю старину Тита, — сквозь смех проговорил он. — Все такой же бесцеремонный, — простодушно развел он руками, обращаясь ко мне.
— Если ты знаешь старину Тита, — ответила я, — то ты должен знать, что лучше тебе пошевелить задницей и отвести нас к барону, пока старина Тит не разозлился.
— И подружку себе нашел под стать, — разочарованно скорчил рожицу паяц. — Ждите здесь, — велел он и протиснулся в полуприоткрытую створку ворот.
— Зря ты разозлила Вестри, — задумчиво сказал Пулло, когда коротышка скрылся.
— Почему это?
— Он злопамятный сукин сын. Будь осторожнее в его присутствии.
— Сам-то ты не особо пекся о его чувствах.
— Меня он знает.
— Узнает и меня.
Мы постояли молча.
— Мог бы пригласить нас и внутрь, — вслух подумала я.
— Ты помнишь, кто будет говорить? — невпопад ответил имперец.
— Да, да. Говоришь ты. Глупая женщина молчит и строит глазки старому пердуну.
— Даже не думай.
— Барон предпочитает суровых наемников?
— У барона есть дочь, и поверь, она сотрет с лица Нирна любого, кто попытается вклиниться в порядок наследования.
— О.
— Держи язык за зубами и постарайся не пересекаться взглядами с баронессой.
— Ладно. — Мне ли не знать о женской способности ненавидеть?
Спустя какое-то время недомерок вернулся и открыл ворота пошире.
— Проходите, — сказал он недовольно.
И мы зашли внутрь. К крыльцу дома вела выложенная плиткой тропинка. Сад пребывал в прискорбном состоянии, и дело было не в зиме.
— Барону не хватает денег на садовника? — краем рта спросила я у Пулло. — Как же он сможет позволить себе наши услуги?
— Помолчи, — шепнул в ответ наемник.
Вестри, привратник, шагал за нами, бормоча что-то себе под нос. Около особняка бродили еще несколько пар охранников. Все они имели самый бандитский вид, если я что-то понимаю в бандитах.
Тяжелая дверь дома была сделана из дуба и изрядно попорчена древоточцем. Окантована она была потемневшей от времени сталью. Вестри потянул ее на себя за массивное стальное кольцо.
— Хозяин ждет, — сказал он, и мы прошли внутрь.
Дверь захлопнулась позади нас с глухим звуком обвала в склепе. Я обернулась. Вратарь остался на улице.
Холл особняка был темен. Две лестницы вели на огороженный балюстрадой балкон второго этажа, расходясь от пола к противоположным стенам. Между ними висел портрет старика с моржовыми усами. Брови его сходились воедино на переносице, поднимаясь по лбу в странном ассонансе с лестницами. Руки были сложены на обухе боевого топора. Одет старик был в пышную густую шубу. Я догадалась, что это и был барон.
Кроме нас с Пулло в холле никого не было. От мрачной обстановки, затхлого воздуха и предвкушения разговора, который повлияет на всю мою, возможно, оставшуюся жизнь, мое сердце сжалось в комок и опустилось куда-то к солнечному сплетению.
Дверь на втором этаже отворилась с грохотом, заставившим меня вздрогнуть. Человеку, появившемуся в проеме, в спину бил свет. Прикрыв за собой дверь, он спустился по левой лестнице и замер на второй ступеньке.
— Фловант, — сухо поздоровался Пулло.
Человек по имени Фловант кивнул. На вид ему было около пятидесяти. Чем-то он был похож на Пулло, только более низкого и худого.
— Идем, — сказал он вместо приветствия.
Он поднялся обратно по лестнице и открыл дверь, из которой только что вышел.
Мы вошли.
Эта комната была совсем не похожа на холл и казалась принесенной сюда откуда-то из другого места и жизни. Дневной свет струился через четыре высоких стрельчатых окна
— совсем как тогда
заливая ее полностью. Комната занимала, похоже, весь торец здания. Она была светла и просторна, с полом, выстланным медвежьей шкурой. Стены покрывали гобелены с изображениями охоты. В правом конце комнаты помещалась дверь. Посреди стоял широкий и длинный стол.
Человек, сидевший за ним, вовсе не походил на портрет внизу. На секунду я усомнилась в том, что портрет изображал барона, но тут же вспомнила, что Пулло говорил о нем как о старике. Хот свет бил сидевшему в спину, еще от входа было заметно, что он молод — меньше тридцати. У него были короткие светлые волосы и более темная, тоже весьма ухоженная борода. Брови, в противовес бароновым, были подняты и сведены домиком. Это почему-то страшно разозлило меня — наверное, из-за нервов — и мне захотелось стукнуть сидящего чем-нибудь по голове, чтобы согнать с его лица это дурацкое выражение и заставить нахмуриться.
Потом человек улыбнулся. Улыбка, должна признать, у него была приятная.
— Валбьорн? — сказал Пулло удивленно.
— Тит Пулло, — произнес сидящий неожиданно энергично. — Говорили, что ты мертв. Опять, — он назидательно поднял на наемника указующий перст. — Но я, — он сделал паузу и вновь улыбнулся, — я сразу заявил: этого гада не так просто убить. И знаешь что? я поставил сорок септимов на то, что ты жив и скоро снова прибежишь за деньгами.
Валбьорн замолк, а потом улыбнулся уж совсем обезоруживающе и сказал, глядя мне в глаза:
— И я выиграл, — он перевел взгляд на дверь и выкрикнул:
— Фловант!
Дверь сразу же открылась, и слуга возник на пороге. Не возникало никаких сомнений, что старый прощелыга все это время подслушивал.
— Да, сударь, — спросил он, поглаживая поясницу.
— Отправь человека к Хеймдалю, пусть заберет мои сорок септимов. Скажи, чтоб назвал сумму — Хеймдаль поймет.
— Слушаюсь, сударь, — Фловант небрежно поклонился и вышел.
— Я бы не хотел афишировать свое присутствие, — сказал бывший центурион.
— Ох, оставь — это попросту дружеское пари, никто не узнает, — отмахнулся Валбьорн с небрежностью. — Садитесь, прошу.
Перед столом, напротив него, стояло несколько стульев с высокими спинками.
— Я хотел говорить с твоим дедом, — сменил тему Пулло, скрипнув ножками стула по полу.
— Деду нездоровится, — немного помрачнел баронов внук.
Имперец повел плечами:
— Я… надеялся, что у него есть для меня работа…
— У нас всегда есть над чем поработать. И я могу тебе заплатить не хуже деда.
— Я привык иметь дело с ним.
— Ну, особого выбора у тебя нет. Может, представишь меня уже своей спутнице?
Тит Пулло неловко повернулся ко мне.
— Это моя помощница. Понятия не имею, как ее зовут, она немая.
— Да брось, Пулло — я слышал женский голос в холле. Как же ваше имя, м-м?
— Хельга… сударь.
Валбьорн хмыкнул.
— Ну да. Так чего же ты хочешь, Пулло? Снова поразгребать дерьма за моей семейкой и..?
— У меня есть дела в городе, — сказал наемник. — Такие, которые будет сложно провернуть без поддержки.
— То есть на этот раз не все упирается в деньги, м-м? — подался к нему наследник баронова упадка. — И что же за дела такие, м-м?
— Я предпочел бы не распространяться об этом.
— Придется, Тит, придется. Я хочу знать, на что подписываюсь, поручая тебе подчистить наши предприятия.
Мне очень хотелось ответить, или пнуть Пулло на худой конец, чтобы тот заканчивал мяться и молчать, но я сдерживалась. Он знает, что делает. Этот Валбьорн — его давнишний знакомец, лучше предоставить сигниферу искать к нему подход.
Пулло, впрочем, не торопился давать ответ. Валбьорн разочарованно выдохнул и откинулся на спинку стула, когда имперец сказал:
— В городе находятся люди… те, кого я клялся убить.
— Клятва — дело чести, — хлопнул в ладоши Валбьорн. — Кто они… поди, поди, я тебя не звал! — отмахнулся он от вошедшего на хлопок Флованта.
— Они богаты и влиятельны…
— Меньшего я и не ожидал.
— Они ненормальные. Называют себя вампирами.
Валбьорн рассмеялся:
— Вампирами? Сложно представить, кто именно из виндхельмской знати превращается в летучую мышь!
— Это… культ, — продожил Пулло. — На них работает много разной швали. Похищения, убийства, запугивания. В основном похищения. Они… — наемника передернуло, — они убивают людей и пьют их кровь, называя себя детьми Молага Бала.
— Конченые подонки, — кивнул Валбьорн. — Уверен, мы сможем достать тебе парочку осиновых кольев.
— Не все в этой жизни — шутка, — ответил имперец. Его тон заставил меня напрячься в ожидании гнева со стороны аристократика, но тот не стал сердиться:
— Может быть. Может быть, ты и прав. Ты вдоволь походил по свету. Многое повидал. Многое знаешь.
— Я могу рассчитывать на помощь барона?
— Для начала скажи мне, кто должен умереть, — развел Валбьорн руками. — Я не могу обещать, не услышав имен.
Пулло поколебался. Потом ответил:
— Одного зовут Маний Фабий. Он служит поверенным в храме Девяти в Рыбном районе. Имени другого я не знаю, но, возможно, они братья. Он повсюду его сопровождает, и на лицо они вроде бы похожи.
— Я не слышал ни о каком Мании Фабии.
— Это значит..?
— Это значит, ты можешь его убить.
Дверь в торце комнаты распахнулась, и вошла статная высокая женщина, уже в летах, но бесспорно все еще красивая. Пулло вскочил на ноги, Валбьорн был не столь проворен, но заметно напрягся, увидев ее.
— Раздаешь позволения направо и налево, Валбьорн? — спросила она, и я сочла за лучшее подняться со стула и потупить взгляд. — Чувствуешь себя богом?
Она подошла к столу и смахнула с него несколько бумаг.
— Тит Пулло пожаловал, матушка, — зачем-то пояснил Валбьорн.
— Я знаю, Остри доложил мне. В отличие от тебя.
— Это не такое важное дело, что вас тревожить.
— Это я буду решать. Стоит мне отвернуться, и ты уже готов подставить семью под удар ради своей дружбы с этим наемником. — Баронесса медленно двинулась вдоль стола. Почувствовав ее взгляд, я потупилась еще сильнее. Она ничего не сказала, но выражение ее лица, мною мельком замеченное, говорило очень ясно об ее отношении к немытым крестьянкам в своем доме.
— Баронесса, — начал Пулло, — это честь видеть вас. Я ни в коем случае не имею в виду подставить вашу семью под удар. Я просто прошу позволения…
— Прибереги свои извинения, Пулло.
— Я бы хотел обсудить все с вашим отцом, — имперец наконец произнес то, что хотел.
— Мой дед… барон скверно себя чувствует… — сразу заговорил Валбьорн, но мать его прервала:
— Моего отца разбил паралич, и ума у него осталось не больше чем у малого ребенка. Хочешь говорить — говори со мной.
— Что ж, — Пулло почесал в затылке, — я прошу у вас работы, крова на время и позволения на… и позволить мне избавиться от нескольких человек, некоторые из которых могут занимать довольно высокие положения в городе.
— Ты многого хочешь, имперец.
— Взамен я буду работать на вас и исполнять вашу волю.
— Ты будешь, — улыбнулась баронесса. — Ты будешь.