Война в Скайриме, глава 18

Маний Фабий, поверенный по делам церкви, и его друг

Церковь в Рыбном, деревянное строение о двух колоннах при входе. Два этажа, на первом проходят служения, на втором хранят местный архив и живут священник со служками. Сейчас… сейчас священник жил в собственном доме через улицу отсюда. Говорили, что он получил наследство. Или так, или бежал, освобождая место своим гостям.

Маний Фабий, невротичный человечек, еще не стар, но выглядит пожилым и потрепанным. Утром я видела его на рынке. Не похоже, что он много спит или ест. Возможно, сидит на чем-нибудь. И его друг, или его брат. Выше Мания, но не сказать, чтобы особо здоровый. С точки зрения мальчишки, наверное. А если смотришь на столы сверху, то и не очень. Голова обрита — была обрита. Друг Мания Фабия то ли не следит за собой, то ли извел-таки своих вшей. Теперь его волос короток, как щетина. Спутник церковного поверенного много улыбается. Он носит трость — причем именно носит, вертит в руках все время, ни разу не обопрется на нее, ни разу не стукнет ею в булыжник. Будто деть куда не знает.

Вот такие вот церковники.

— Священник тут никогда не ночует, — Пулло убеждает сам себя. — После заката эти останутся вдвоем.

— Что насчет численного перевеса? Может, лендманн выделит…

— Не выделит. Фру.

И больше ничего говорить не надо.

— Интересно, — говорю, — а жрец-то знает, что его поверенный кровь пьет?

Пулло мнется, что на него не похоже. Обычно он просто не отвечает.

— Этот, может, и не пьет, — отвечает он.

— Дай догадаюсь: сам не пьет, но знает того, кто пьет. А тот знает еще одного. А тот еще. И так по цепочке.

— Я вообще-то знаю, кто за всем стоит.

— Харкон.

— Угу.

— Почему просто его не убить тогда? Уайтранского ярла-то ты убил, а? Неужто херсира лучше охраняют?

Пулло молчит. Потом признается, неохотно:

— Балгруф меня ждал.

— Правда?

— Нанимал меня. Должен был передать деньги за работу.

— Так ты всех заказчиков распугаешь, — хихикаю. — Ну правда же, убивать того, кто тебе платит.

— Были обстоятельства.

— А, — киваю я. — Что, ярл спятил, так? Убил сына или…

Пулло молчит. Теперь он точно не настроен говорить.

— Ну и времена. Ну и времена, верно, Пулло? Человек спячивает настолько, что убивает своего сына, но остается достаточно нормальным, чтобы заплатить наемнику за сделанную работу.

— Он его не убил.

— Да? А, — вспоминаю я слова несчастливого Олафа, — да, ты ведь застрелил его прежде. Ха, ну и неудивительно. Пулло опять всех спас.

— Я не настаиваю, чтоб ты шла туда со мной, — говорит он в ответ. Не велит мне заткнуться и не затыкается сам. — Тебе там нечего делать.

— Да брось. Когда еще я погляжу на вампиров?

— Они ненормальные. На такое и мне смотреть тошно.

— Ну мне-то не рассказывай.

Мрачнею.

— Пора бы нам уже рассказать Валбьорну о ярле. Простите, о конунге.

— Угу.

— Например, сегодня.

— Нет.

— Я, вообще-то, предложила тебе дело. За которое, вообще-то, платят.

— Денег я не увидел.

— Потому что сначала надо дело сделать! Ты знаешь, может, вообще нахрен тебя? Моя схема и без тебя сработает.

— Нет!

— А зачем ты мне? На кой хрен ты мне, Пулло, сдался? Если подумать, то без тебя и денег я получу больше.

— Ты думаешь, Валбьорн все обеспечит? О, ну да, сладкий мальчик Валбьорн. Он просто ширма, дурья твоя башка, ширма для того, чтобы семья оставалась в деле. Какой нордский главарь банды будет с бабой договариваться? Поэтому фру нужен мужчина чтобы вести дела. Думаешь, она обрадуется тебе? Твоим предложениям? Она ненавидит других женщин. Особенно тех, которые таскают с собой топоры и… ножи. Могла бы быть такой, если б не отец. Меня она, может, и выслушает.

— Может? Может?!

— Послушай. Без меня нихрена не выйдет.

— Почему бы еще это?

Центурионово лицо напрягается, будто он подкову гнет или жернов поднимает.

— Я знал… самозванца.

— Ты…

Он! Он! Проклятый немой плешивый хер!

— Мы служили вместе. Если кто и может его опознать, то это я.

— То есть ты знал…

— Я… подозревал. Пришел в город, чтобы убедиться.

— Твой, блядь, сослуживец! Откуда ты…

Пулло бьет кулаком в стену. На его лице — сожаление, что он был вынужден сказать.

— Видел его. Уайтран. В одежде и все такое.

Я не знаю, что и говорить.

— И как имя твоего…

— Гундарссон. Имени я не знаю. Не помню. Был десятником у меня. У, у Ворена. Не помню его имени. Понимаешь? Он увидит меня и сразу обосрется. Меня-то он помнит. Мы сделаем это вместе, слышишь?

— Какого хрена ты мне раньше не сказал?

— Не был уверен.

— Что?!

— Не был уверен, он это или нет.

— Ты серьезно? И как же ты стал уверен?

— У меня есть связные. Здесь, в городе. Послушай. Чтобы получить с Ульфрика какие-то деньги…

— Ты имеешь в виду — с Гундарссона?

— Да. Чтобы получить с него какие-то деньги, нам нужно держаться вместе. Нам нужны связи фру, это тоже важно, но… без моего слова, как ты убедишь Гундарссона, что тебе поверят? Больше-то свидетелей нет.

— Мы должны сказать. Какого хрена? Мы только и делаем, что крадем темных и охотимся на вампиров!

— Терпи. Еще не время. Пускай фру будет у нас в долгу.

— А она еще нет? После того, что мы сделали в поместье?

— Потерпи. Я уже много лет землю топчу. Чай, знаю что да как. Получше тебя.

— Ну да.

— Просто подожди.

***

По правде сказать, священник ушел из церкви гораздо раньше, чем стемнело. Видно, у него были дела поважнее — может, пиво подоспело или еще что. Он не стал задерживаться после службы, хотя, наверно, заморил червячка в покоях наверху со своим поверенным. После этого он покинул здание и отправился нести свое слово в другие места. Это не было странно — в конце концов, он имел собственный дом, и задерживаться в церкви ему не было причины. Странно было другое.

Служки начали покидать церковь как только священник ушел. Сразу, всего через несколько минут. Четыре, пять, шесть из них. Вряд ли в такой небольшой церкви могло быть больше.

— Разве они не должны прибраться там и все такое? — спросила я Пулло. Тот не ответил.

Кто-то же должен был остаться там на ночь! Неужели священник просто оставил свою обитель на попечение поверенного и его друга? Странно требовать от официального лица готовить самому себе ужин, запирать на ночь двери и готовить все к утреннему богослужению.

— Может, там кто-то остался, — сказала я.

— Надеюсь, нет, — буркнул Пулло.

— Что если да? Служки?

— Придется их глушить, — он похлопал себя по боку, где под шубой прятал дубинку. — Это будет проблемно. Нам не нужно, чтобы кто-то подмогу начал звать. Но я не думаю, что там остался кто кроме этих двоих.

— Твои слова да Девяти в уши, — сказала я с сомнением.

***

Когда стемнело, мы покинули подвал одного из складов на площади напротив церкви, где просидели весь день. Склад принадлежал кому-то из людей фру и был им любезно предоставлен в наше распоряжение на сегодня.

В церкви, на втором этаже, горел свет. На улице никого не было — было холодно и темно, не время шляться снаружи. У церкви, вроде бы, был только один вход, но кто знает, не сообщался ли ее подвал с другими.

Пулло нес в руке свои пилумы. Он стал перед крыльцом, зажав один в правой руке. Я поднялась и постучала. В руке у меня был нож. Я стояла так, чтобы не загораживать собой дверь.

Я постучала снова. Изнутри раздались шаги.

Стукнул засов, и дверь приотворилась. Только для того, чтобы тут же распахнуться, когда того, кто за ней стоял, сразил брошенный сигнифером пилум.

Я была внутри. В нефе храма было пустынно — я да умирающий человек на деревянном полу. Темно. Я нагнулась под взглядами резных статуй Девяти в нишах у стен, будто кланяясь не им, а пронзенному копьем.

Он был спутником Мания. Копье вошло глубоко ему в грудь. Прижав нож к его шее, я помедлила — его лицо было умиротворенным, будто он умер в своей постели, а не здесь, на пороге, сраженный копьем. Потом он моргнул, и я перерезала ему горло — со стороны артерии. Кровь толчками поспешила на пол.

Сзади бухнула дверь.

— Откуда ты знал, что это не Фабий? — спросила я.

— Тише, — центурион прокрался мимо, положив второй пилум на пол и достав из шубы дубинку.

— А если бы это был Фабий или кто-то из служек?

— Силуэт, — только и сказал наемник. И как он только что разглядел в потемках?

Мы проследовали дальше. Лестница наверх находилась позади кафедры. Оттуда лился слабый свечной свет. Пулло тронул меня за рукав, когда я подошла к ней, но я уже и сама заметила: на доски упала тень. Кто-то спускался по лестнице.

— Кто пришел? — спросили. Потом Маний Фабий, поверенный, сошел с лестницы.

— Кто… — снова начал он, не видя еще своего подручного, но Пулло прервал его — кулаком в зубы, так, что голова назад качнулась и ударилась в доски стены.

— Свяжи, — бросил он. — Я посмотрю, есть тут еще кто.

Я сунула нож за пазуху и стянула с Фабиева тела ремень. Связала им его руки за спиной и прислонила его боком к стенке. От удара он окосел — вряд ли расспросы принесут теперь пользу. Я пошла было вслед за Пулло, по лестнице, но тут поверенный издал громкий вопль, и я вынуждена была вернуться, чтобы пнуть его в ребра.

Странно изгибаясь, он выпрямился, стал на колени. Голова его болталась безвольно. Влево-вправо.

— Ляг и лежи, — посоветовала я, но он не внял.

— Яяяя… это уже было, — сказал он пересохшими губами. Влево-вправо. — Уже было. Во сне. Ты тоже это знаешь, — вздернул он голову и поглядел прямо на меня своими налитыми кровью глазами.

— Заткнись.

— Ты тоже знаешь, — пинок в ребра на него не подействовал. — Это было, было!.. В тусклом городе под двумя солнцами… это было.

Я пнула его уже в живот. Он скрючился, достал лбом пола, точно молился и челобитничал. Говорить его это не отучило.

— Это было, — сказал он громче, чем должен был, учитывая его состояние. — Это было, и это будет. Холод, холод с неба. Это было.

Он был обдолбан чем-то, это точно. Его голос был неприятно спокоен, как будто он даже не осознавал того, что происходило.

Но только что он реагировал нормально. Когда спускался по лестнице…

От горячечных размышлений меня отвлек звук рвоты. Фабий сблевал — Пулло точно сотряс ему мозги.

— Двести пятнадцать тысяч тонн, — сказал он спокойно и даже приветливо. — Все в море.

Пулло выругался где-то над нами. Я ступила к лестнице, надеясь увидеть второй этаж, но наемник уже спускался, топоча по ступенькам.

— Ну что? — только и спросила я, прежде чем он меня оттолкнул и навис над Фабием.

Он ударил его. По голове. Рукой. Потом еще раз. И еще. И еще. И еще.

— Ты что творишь? — попыталась я оттащить центуриона, но тот, да еще заряженный яростью, был слишком силен. Он бил и бил и не остановился, пока мозги Фабия, только что сотрясенные, не запачкали стену и подошвы сапог Пулло.

— Какого, блядь, хера ты устроил?!

У Пулло дрожали руки. Сбитые в кровь, искореженные руки.

Он только мотнул головой вверх.

— Лучше бы там быть чему-то… чему-то, что даст тебе оправдание,  — сказала я,  вытащив нож. — Вот это, блядь, неприемлемо. Если там ничего не будет, то я всажу тебе это в ухо, потому что ты, похоже, совсем рехнулся.

Он смотрел неотрывно. Его глаза блестели — один живой, один мертвый.

Лучше бы наверху ничего не нашлось. Лучше бы мне пришлось драться с обезумевшим центурионом.

Один из шкафов был отодвинут. То ли Пулло знал где искать, то ли ему повезло. Хотя это как посмотреть.

Ниша. Четыре полочки. Ножи и банки.

В банках глаза. Целые горсти. Пальцы разложены на весах, уравновешены металлическими гирьками. Несколько — на мужской. На детский и одной хватает.

Все заспиртовано и пронумеровано. Взвешивай — не хочу.

Реальность происходящего оказалась под большим вопросом. Этого не могло быть, потому что такого не бывает. Даже в Виндхельме.

А потом снизу донесся шум. Это было похоже на шум, который вклинивается в сон и становится на короткий момент его частью, только чтобы разбудить в следующий момент. Все стало резким и очень ощутимым… и ничего не исчезло. Комната, шкаф, глаза и пальцы. Шум снизу.

Уже на лестнице я увидела, что Пулло дерется с кем-то. Дубинка центуриона была окровавлена и падала на оппонента раз за разом.

Он ведь закрыл дверь… на засов закрыл… Я слышала! Служка?..

Когда я была внизу, противник Пулло уже лежал на полу. Его голова была месиво — как у Фабия.

— Откуда он взялся?!

— Оттуда, что тебе ничего доверить нельзя! — Пулло развернулся ко мне и указал на меня дубинкой. Несколько капель крови попали с нее на мою одежду. — Какого хера он был еще жив?

— Кто?..

Этого не могло быть, но я уже видела, что так и есть. Спутник Мания Фабия каким-то образом встал и набросился на Пулло. У входа тела не было. Оно лежало здесь, ближе к лестнице, длинная щель в горле, разбитый череп и дыра в груди.

— Я ему артерию…

— Ну значит нет! Полюбуйся! — наемник убрал несколько прядей редких волос с уха. Уха, которого теперь не было. Он кивнул на пилум, лежащий у ног Фабиева трупа. — Он был жив!

— Не был! Не был! Я его убила! Блядь, да посмотри сам на его шею! Посмотри, блядь, какой глубокий порез! Посмотри!

— Это нихуя не значит! Вкось разрезала! Этот хуй меня чуть, блядь, не порешил! — он от души пнул изувеченное тело.

— Что за дерьмо они тут творили? Что за дерьмо наверху, а? Что они тут творили, Пулло?

— Тихо!

— Что они, блядь…

— Тихо! — Пулло шагнул ко мне и зажал мне рот. Его ладонь была соленой и пахла железом.

— Слышишь? — одними глазами спросил он.

И я слышала. Хрип. Храп. Будто кто-то без легких пытается дышать.

Пулло отпустил меня. Мы оба уставились на тело друга Мания Фабия.

Грудь, пронзенная пилумом, поднималась и опускалась. Неровно. При вдохе кровь вытекала из раны на груди, смешиваясь с той, что окружала размозженную голову.

— Идем отсюда, — сказал Пулло глухо. Он держал мое запястье крепко, будто отец — дочернее в лесу, где из кустов малины появилась медведица.

Переступая через кровь и мозги и осколки кости, мы вышли из церкви в Рыбном квартале.

— Давай сожжем ее, — сказала я на улице. — Пожалуйста, Пулло, давай сожжем ее!

— Хочешь чтобы весь город сгорел, — мотнул тот головой.

— Пусть лучше…

— К тому же, — он поскреб нос, — кто сказал, что это что-то даст?