Война в Скайриме, глава 8

Олаф, молодой Соратник

121212

 

Двадцать талантов? Но моя свобода стоит несравненно больше!

121212

Гай Кайсар

121212

121212

Глава 8

 

— Паломница, вот так так, — шмыгнул вдавленным в лицо носом молодой орк. — Святоша.

— Закрой пасть, Зарбул, — велел ему старший товарищ, — и держи свои лапы при себе. За порченную выкупа нам не дадут.

— Может она уже порченная. Хто его знает, а? Давай проверим!

Второй не ответил. Он вообще был не очень разговорчивым.

Мое убежище, как я вскоре поняла, располагалось в лощине, которую орки, обосновавшиеся здесь несколько поколений назад, считали своей. Почему-то у меня постоянно возникают проблемы с чужой собственностью. Приметив свет от костра, Зарбул и его старший друг отправились на разведку, рассчитывая найти охотника, некстати забравшегося в их владения и готовящего пищу. Из разговора моих конвоиров стало ясно, что у них охота считалась занятием недостойным мужчины, зато — отобрать добычу у не-мужественного было вполне по-мужски. Найдя вместо крестьянина-браконьера, который никогда не донесет местному управителю из опаски быть повешенным за пребывание в хозяйском лесу, меня, двое очень обрадовались. В их представлении, за женщин полагался выкуп — то ли это было среди традиций в орочьем родоплеменном обществе, то ли они опирались на какой-то прецедент из прошлого, когда их племя смогло выручить денег с какого-то лорденыша, чья жена попала к ним в плен. Так или иначе, мою изрядно подгоревшую, пока я дремала, ворону, с удовольствием уплел старший орк. Из этого я сделала вывод, что отбирать еду можно и у женщин, предназначенных для шантажа.

Как бы я не была перепугана, мне хватило ума не разубеждать зеленорожих в своей ценности. Мое копье старший, чьего имени так и не прозвучало, вырвал у меня из рук с поразительной легкостью. Ремнем, служившим мне пращой, мне связали в запястьях руки; даже при том, что раны на них были замотаны бинтами, я все равно прокусила себе губу, чтобы не разрыдаться от боли и страха. Мысли метались в голове беспорядочно, как зайцы, уходящие от погони.

Крепость орков стояла выше в горах, тем не менее, совсем рядом с дорогой. Это был старый заброшенный имперский форт, кое-где подлатанный орочьими мастерами. Судя по качеству более новой кладки, каменщиков здесь уважали еще меньше, чем охотников.

Говорили в крепости на сиродиильском, причем с таким нордским акцентом, что было нетрудно, прикрыв глаза, представить, что находишься среди земляков. Это и подвело меня в ущелье — не попытайся я выговорить себе путь из неприятности, понадеявшись на богобоязненность ночных гостей, может статься, они бы лежали сейчас мертвыми у потухшего костерка, а я бы пробиралась через горы одна — настороженная и взведенная, как арбалет. Не знаю. С другой стороны, учитывая количественное превосходство атакующих, погибнуть могла и я. И все еще могу, если разобраться.

Миновав ворота, двое орков вывели меня на площадь. Я тоскливо вспомнила о лагере имперцев, который видела за полдня до этого. Кто мне мешал остаться там…

Привели главного. Он был здоровее прочих, почти восьми футов росту, в кольчуге удивительно по размеру и с палашом на боку. Мои конвоиры глядели на него подобострастно — видно было, вождь держит лагерь в ежовых рукавицах.

— Под навес ее, — распорядился громадный орк. — И сторожить, чтоб не как в прошлый раз.

— Поймали ж все равно, — вставил один из собравшихся на площади зеленых уродов.

— Сторожить, я сказал.

— Вот на что годятся грозные скайримские орки, — выкрикнула я, стараясь чтобы голос не дрожал. — Похищать барышень! Хороши воины, ничего не скажешь!

— Много говоришь, женщина, — осклабился вожак. — Помни, что рожать детей можно и без языка.

— Много ты снискал боевой славы, отрезая бабам языки? — зло спросила я. Страх никуда не делся, но обнаружилось, что я сильнее его.

Предводитель хрюкнул.

— Под навес и сторожить, — повторил он более благостным голосом.

Зарбул и его напарник взяли меня под локти и поволокли под навес, устроенный у стены форта.

— Вождь! — крикнула я. — Вождь!

Конвоиры остановились, сбитые с толку. Я обернулась. Вождь стоял глядя на меня.

— Что ты от меня хочешь? — спросила я.

— Денег, — ответил тот запнувшись. — Оружия, еды. Белые мужчины всегда платят за своих женщин. У них мягкие сердца. Мои люди найдут белых мужчин. Потребуют выкуп. Я отдам тебя твоему мужчине. Он заплатит, а если нет — я убью его и оставлю тебя себе. У тебя хорошие бедра, хоть ты и худосочна. Хорошо для деторождения.

— У меня есть предложение получше, — сказала я, стряхивая с себя руки конвоиров. — Ты отпустишь меня прямо сейчас. Отдашь мне мое имущество. Дашь еды и денег. — Он усмехался. — Я уйду. Прямо сейчас. Если ты откажешься, то умрешь. Умрешь страшной, страшной смертью. И все твое племя тоже умрет. Умрет страшно и плохо. Все. Женщины, дети. Никого не останется. Никто не зажжет в твою честь свечей в часовне Молага Бала. Никто не прольет кровь, отмщая тебя и твой род.

— Ты думаешь, орки боятся смерти? — он приблизился ко мне, глядя сверху вниз. Его клыки матово блестели в свете костров. — Нет. Мы не изнеженные беляки с равнин. — На звуке «б» изо рта у него вылетело несколько капель слюны. Я не стала утираться. — Умереть в бою — свято для нас, даже для детей, даже для женщин. Мы этого не боимся. Я не боюсь.

— Ты умрешь не в бою, — глядя в его близко посаженные глаза сказала я. — Это я тебе обещаю. Но умрешь, если меня не отпустишь. Как и твое племя.

Вождь ответил не сразу, было видно, что ему приходится мыслить непривычными для себя категориями.

— Сторожить, — бросил он наконец, и меня увели.

Сидя под плетеным навесом, я старалась не думать, чтобы не впасть в отчаяние. Так. Обязательно кто-нибудь придет. Орки попадутся, и их крепость найдут. Меня освободят.

Тогда почему до сих пор не нашли?

121212

Меня спасут.

Кто? Биргер?

121212

Заткнись.

Петес?!

121212

Заткнись!

Вождь не так уж и плох. По крайней мере,

121212

заткнись

он понимает по-человечески. Он статен…

121212

И я тихо расплакалась, от жалости к себе и безнадежности.

Утром мне принесли похлебку из фасоли. Я умяла ее в считанные секунды, без ложки, со связанными руками — поднесла ко рту и выхлебала, давясь и кашляя. Рядом с навесом была прорыта канава. Поначалу я уверяла себя, что не буду этого делать на глазах у всего поганого лагеря, но потом поняла, что не вытерплю до гипотетического прихода помощи, и спустила штаны под сальными и веселыми взглядами своих охранников.

Время текло с непонятной, лишившейся всяких параметров скоростью. Дважды мне приносили воды в грубом глиняном кувшине, и после орчанка выдала мне овечью шкуру и еще одну циновку. Она была страшным зрелищем — не из-за клыков и не из-за зеленой кожи, а из-за своей… забитости, что ли? Я задумалась, били ли ее. Скорее всего, нет, ее воспитали так, чтобы она знала, что ее могут ударить. В этом было что-то похожее на судьбу нордов, и так ли уж различны были наши народы, в конце концов? Беспробудно тупые жители наших деревень тоже не отличались особым уважением к женщинам. Многие, кто повстречался мне на пути, смотрели на меня — в штанах, с копьем — совершенно ошалелыми глазами. В их бормотании слышались слова о богах, о правильности, об обычаях. По крайней мере, они меня не похищали. Полагаю, я должна была быть им благодарна за это.

121212

В течение дня вождь не раз и не два останавливался неподалеку от моей тюрьмы и бросал не меня взгляды. Я пыталась отвечать, но не могла выдержать его пристального взгляда. Я утешала себя тем, что это просто потому, что я не хочу разозлить эту орясину, а вовсе не из-за слабости.

Вечером меня вновь накормили. В этот раз была рыба, плохо прожаренная рыба с выпученным в посмертном удивлении единственным глазом.

Костер горел довольно близко к навесу. Сегодня его тепло не казалось шаловливым теплом любовника, но случайным, не мне предназначавшимся теплом. Я ощущала его боком, как нелюбимого родственника на общем застолье.

Кто-то придет, в тысячный раз повторила я. Кто-нибудь. Кто-нибудь мне поможет.

121212

Орк, молодой, может, лет двадцати, сел рядом с костром. Он доел свою рыбу, выбросил кости и принялся натачивать кривой нож. Звук камня по стали заставлял меня покрываться гусиной кожей.

— Что-то не несут за тебя выкуп, — прервал он наконец молчание.

— Радуйся, — ответила я. Зачем? Пыталась запугать его? Подростка? — Когда принесут, ты и твое племя перестанешь быть.

— Ты только говоришь, — сказал орк с непонятным чувством в голосе. — Архак тебя поэтому хочет.

— Архак?

— Архак, вождь. — Мне следовало бы догадаться. — Он не хочет выкупа. Говорит, что хочет, но это не так.

— Пустобрех, значит, твой вождь.

Мне определенно не нравилось то, что я слышала. Да и видела — весь день — разве нет? — только боялась признавать, что поняла.

— Архак умный, — проговорил мой собеседник с… завистью? Уважением? — Он может говорить не то, что есть. Он умный.

— А если дадут выкуп?

— Он возьмет, — сказал орчонок уверенно, эту эмоцию я распознала. — Он человек чести. Он сдержит слово, но он не хочет, чтобы за тебя давали выкуп. Он говорит, твои дети от него могут править двумя народами, — для наглядности он показал два пальца. — Белыми людьми и зелеными. Потому что вождь Архак зеленый, а ты…

— Я поняла.

— Женщины злятся, — продолжил он. — Они видят, что Архак тебя хочет. Их не хочет, а тебя хочет. Они боятся.

— Их не похищали.

— Они боятся, что вождь их никогда больше не захочет. Будет только с тобой.

— Я бы с радостью им его уступила. Но он уже сделал свой выбор.

— Выбор?

— Выбор, — я решила идти до конца. Пусть хоть сожрут меня, но пищеварение я им испорчу. — Когда не отпустил меня. Теперь вождь умрет. И все вы вместе с ним. И ты тоже, орчонок.

— Нет, — поразмыслив, решил тот. — Архак сильный, а ты женщина. Ты не можешь его убить.

— Вот увидишь, — пообещала я.

 

***

Я проснулась до рассвета. Мир был сер и тяжек, будто боги забыли создать солнце.

Мне было холодно. Костер давно погас. Пошевелив пальцами ног, я поежилась. Как же холодно!

Но я была полна решимости.

У орков, я знала,

(Петес)

121212

священен был вызов на поединок. Тот, кому он брошен, не мог отказаться, не выставив себя на осмеяние всей общины. Архак лишится всего своего авторитета, если мне откажет. Впрочем, в моем плане была дыра размером с… неважно.

Я женщина.

Не будет ли вызов от меня оскорблением вождю? Не будет ли тот обязан сломать мне шею за такое попрание традиций?

Кто знает.

В плане, я это видела и понимала, были и другие недостатки. Например, то, что мой противник, даже если согласится им стать, на два фута меня выше и стоунов на восемь тяжелее. Но это уже частности.

Главное, чтобы он согласился. Давай, тупое зеленое отродье, просыпайся. У тебя важный день. Ты сегодня подыхаешь, ублюдок. И не забудь прихватить с собой своих выродков.

Занялся рассвет — тяжелый, мутный, за облаками. День обещает быть пасмурным.

Обитатели крепости потянулись за водой, к колодцу. Вскоре и мне принесли попить.

— Завтрак щас будет, — буркнул тюремщик. Он не выспался, охраняя меня, и с трудом стоял на ногах.

Но я ожидала не завтрака, а вождя. Я все время смотрела на полог его тента, стоящего у самых ворот — не шевельнется ли? Или это просто ветер подул?

Но Архак не выходил. Потянуло дымком от костров, запахло едой — горохом. В животе у меня застыл упругий шар. Полог? Нет.

Из палатки никто так и не вышел, даже когда принесли завтрак. Я с трудом заставляла свой желудок принимать пищу, убеждая себя и свое волнение, что для боя мне понадобятся все возможные силы. Я встала и походила под навесом, чтобы размяться. Орк-охранник посмотрел косо, но промолчал.

Я вернулась к трапезе, когда за воротами затрубили в рог.

Архак выскочил из своего тента, нагой, зеленый. Но мое внимание сосредоточилось не на нем.

Рог!

Мой охранник, с мечом в руке, прижал указательный палец к мясистым губам. Лагерь затих. Было ясно, что трубят не свои.

Для орков.

— Здесь орки! — заорала я что было мочи. — Их несколько десятков! У них заложницы, женщины!

Охранник метнулся ко мне и, свалив на землю, зажал рот. Его ладонь смердела Обливион знает чем, но я внутри ликовала.

— Выходите! — велели из-за ворот.

Архак помедлил. На его отвратительном лице явственно читалась растерянность. Придя к какому-то решению — я ждала затаив дыхание, и не только из-за тюремщиковой ладони — он взлез на стену форта.

— Кто говорит? — спросил он, и, должна отдать ему должное, голос его звучал сурово и властно, несмотря на тот факт, что вождь был в чем мать родила.

— И правда орк, — донеслось из-за стены. — С тобой, свинья, говорит Вилкас из благородного братства Соратников!

— Братство Соратников мало, — заключил Архак. — Я могу перебить вас.

121212

— Мы только дозорные, — ответил ему Вилкас. — Основные силы идут позади. Сто человек.

Я спихнула с себя пораженного охранника и встала, держась за стенку.

— Убьете нас — и они точно сюда прибудут, узнать, что с нами случилось. —  Соратник помолчал. — Там у вас есть люди-заложники?

— Да, — крикнула я. — Есть.

Еще как есть.

— Отпустите их, и мы уйдем, — пообещал Вилкас. — Мы пришли не за вами, но без своих сестер не уйдем.

— За нее назначен выкуп, — подумав, сказал Архак.

— Сколько?

— Десять септимов.

— Сейчас сюда подойдет сто человек Соратников. Сколько?

— Я успею ее убить, до того как вы сюда войдете. Десять.

Вилкас замолк.

— Ты сказал «за нее». А остальные?

— Я одна здесь!

— Но сначала ты крикнула «заложницы», — нашел время придраться дотошный Вилкас.

121212

— Подумала, так больше шанс что вы обратите внимание.

— Ты хочешь десять за одну?

— Да.

— Десять септимов?

— Да.

— Идет! — выкрикнул другой голос, более молодой и звонкий.

— Олаф, мать-перемать…

— Вычтешь из моей доли.

— Твоя доля меньше десяти!

— Вычтешь из жалования.

Старший Соратник откашлялся.

— Ладно, — сказал он, — хорошо. Десять так десять. Выпускай девчонку.

Архак жестом показал охраннику подвести меня к воротам.

— Покажи деньги сначала.

Донесся звон. Так — приглушенно, словно зная некий секрет и шушукаясь между собой — могли звенеть только сиродиильские септимы.

— Смотри мне, орк, чтоб без хуёв, — велел Вилкас.

— Открывай ворота, — бросил вождь.

И ворота открылись. Перед ними стояло человек пятнадцать с обнаженным оружием в руках. Вилкас, переговорщик, был рослым лохматым нордом с пригоршней грязной седины в темно-каштановых волосах. Он держал меч так небрежно, будто не замечая, что достал его, что можно было не сомневаться: этот человек прирожденный воин.

— Копье, — потребовала я.

— Чего? — переспросил могучий Соратник.

— Копье пусть вернут.

Тот замешкался, но кто-то из орков принес мое копье. Охранник развязал мне руки и хотел было оставить себе мой пояс, но я и его выхватила.

Забирая копье, я поймала на себе взгляд Архака. Вождь стоял насупившись, широко расставив ноги. Его зеленое достоинство болталось между ними.

— Счастливо оставаться, — пожелала ему я, выходя за ворота, когда Вилкас кинул ему мешочек с деньгами. — Ненадолго.

— Что? — сказал Архак, как очнувшись. — Вилкас из Соратников, ты сказал: твои люди нас не потревожат.

— Не потревожат, они сюда не пойдут, — ответил Вилкас, положив лапищу мне на шею и толкая меня в середину овала, образованного его братьями. — Мы им скажем, ничего тут нет. И никого. Дурища болтает, баба — она и есть баба, что с нее взять?

— Дай слово.

— Даю слово, что мои люди к вам не пойдут.

Вождь кивнул. Он не сводил с меня глаз.

И теперь я отвечала ему тем же.

 

***

Устроив привал где-то в полулиге от крепости, Соратники наконец расслабились. Все, но не Вилкас: он приказал двоим из четырнадцати встать дозором у входа на луг, где мы остановились.

Среди них был и Олаф, мой уайтранский знакомец, гроза сохнущей посуды. Он был особенно рад встрече со мной и трещал не переставая.

— Неужто тоже за Пуло пошла все-таки? — раз за разом спрашивал он, дергая себя за бороду, заметно отросшую за ту седмицу, что мы не виделись.

— Нужен мне твой Пуло.

— Как ты тогда тут очутилась?

— Дело у меня.

— Дело!

— Да.

— А пойдем с нами, — предложил мальчишка. (Мальчишка? Он едва ли младше меня. Верно, гордится своей первой настоящей бородой. Я состарилась в одночасье?)

— Зачем она нам? — пробасил Вилкас.

— Она тоже драться умеет.

— Да? А у орков тогда как очутилась?

— Тебе, дядя, конечно, спасибо, что выручил, — сказала я, — но ты ведь и сам, не сочти за грубость, с ними предпочел не драться. И не говори что за меня опасался — не поверю.

— Не стал, — просто признал Соратник. — Про сотню я наплел.

— Да уж поняла.

— Если правда драться умеешь… — призадумался он. — Ну, могла бы и пойти. С нами. Отработала бы деньги, который на тебя извели.

— Как отработала бы? — тихо и зло спросила я. Вилкас смутился.

— Пойдем, Хельг, а, Хельга, — вновь заканючил Олаф. — С нами тебе и безопаснее идти будет.

— Не пойду, — отрезала я, чувствуя, что вот-вот расплачусь. Я ведь должна была, по самое «не хочу», каждому из этих простых смелых людей.

— Ну ладно, — быстро сказал Олаф. Неужели по голосу догадался, сопляк?

— А деньги, — безнадежно спросил Вилкас.

— Из моих возьмешь, сказал. А ты, Хельга, это самое… если одна пойдешь, то, это, осторожнее.

— Олаф втюрился! — загоготал один из Соратников, и моя к ним благодарность резко выцвела.

— У нее-то копье подлиннее твоего будет, а, Олаф? — подключился другой.

— Прости, — извинился мальчишка. — Они бывают теми еще мудаками. Ой. Извини.

— Ничего, — ответила я ему. Протянула руку, положила ему на щеку. Колючая.

А я уже и забыла, каково это — прикасаться к хорошему человеку.

 

***

Имперский лагерь сидел все там же, где и позавчера. Только теперь я не стала его обходить и прошла через главные ворота.

Двое легионеров встали у меня на пути, крепкие, суровые. Молодые.

— Что вам нужно, госпожа? — сухо осведомился один из них.

— Видеть центуриона.

— По какому вопросу?

— В горах находится орочья крепость. Меня полтора дня держали в плену, спасибо, что не надругались.

Часовой густо зарделся.

— Марк, — кивнул он своему напарнику. Тот метнулся в центр лагеря, а вскоре вернулся и провел меня туда же.

Шатер центурионов стоял в самом центре, на главной площади лагеря. Он был пышен, как юбка фрейлины при императорском дворе. Меня пригласили внутрь, где за широким столом сидели два центуриона. В углу ютился за маленьким столиком писец.

— Садитесь, госпожа.

Ого. Не приглашение, а команда. Тем не менее, я села.

— Рассказывайте, — велел один из центурионов, старший в манипуле, приор. Я рассказала.

— Кто вас выручил?

— Соратники.

— Что же Соратники делают так далеко от Уайтрана?

— Преследуют опасного наемника и бывшего легионера, — нараспев прошептала я. — Тита Пуло.

Выражение холодных голубых глаз приора изменилось.

— Тита Пуло? — переспросил он.

— Да. Он убил ярла Балгруфа…

— Об этом мы слышали, — коротко кивнул постериор.

— И он движется?.. — начал приор.

— К Виндхельму, очевидно, — повторила я то, что слышала от Соратников.

Приор поднялся. Он был довольно низкого роста.

— Гай, — обратился он к постериору, — ты остаешься здесь. Пошли гонцов в ставку. Скажи, что я вынужден отбыть.

— Люций, — удивился пожилой постериор. — У тебя нет приказа!

— Нужно уничтожить этих бандитов, — отрезал Люций. На секунду я подумала, что он имеет в виду Соратников. — И достать Пуло.

— У тебя нет на то приказа!

— Пуло дезертир и убийца. А орки угрожают местному населению. Я беру свою центурию и постараюсь быть обратно в недельный срок.

У постериора, кажется, пропал дар речи.

— Я достану Пуло и вернусь, — заверил приор. — И, если легат сочтет нужным, понесу наказание за отлучку.

 

***

Я не могла не напроситься с приором в орочью крепость. Перед тем, как тот скомандовал штурм, я слезно упросила его взять как можно больше пленными.

Легионеры снесли ворота свежесрубленным деревцем за минуту. Орки пытались отбиваться, но силы были неравны — ни по численности, ни по дисциплине, ни по качеству экипировки. Вскоре почти три десятка орков было собрано на площади.

— Ломайте постройки, — распорядился приор. — Рубите кресты.

Солдаты трудились гораздо больше времени, чем отняла у них битва. К вечеру на каждого орка приходилось по кресту, а на каждый крест — по ямке, выкопанной силами легионеров в жесткой земле.

— Именами консулов Агриппы и Гракха я приговариваю весь собравшийся здесь сброд к смерти, — сказал приор, когда все было готово. — Пусть ваша казнь послужит уроком для всех, кто думает, что может противостоять Империи. Солдаты! — дал он отмашку, и мольбы о пощаде были заглушены стуком гвоздей.

 

***

Я старалась не смотреть на детей

так было нужно так было нужно такбылонужнотакбылонужнотакбыло

121212

они бы стали такими же как архак

121212

и женщин. Причитания воинов, однако, доставляли мне… удовлетворение. Месть свершилась, ведь так?

Вождь висел на самом огромном кресте, что я видела. В отличие от остальных, он молчал, только щерил пасть. Но он был жив, и я это знала. Из запястий торчали шляпки гвоздей  — из запястий, не из ладоней, если прибивать за ладони, вес тела сорвет приговоренного с креста под действием силы притяжения, Петес мне объяснял. И все-таки Архак был жив, и видел бесславную гибель своего народа.

— Я тебя предупреждала, — сказала я ему беззлобно. Время для злобы прошло. — А ты не верил. Тупой зеленорожий уебок.

Вождь не ответил. Но мне и не нужен был его ответ.

 

***

— Я благодарю вас, приор, и каждого из ваших солдат. Вы сражались умело и безбоязненно и отстояли мою честь.

Приор слушал меня с улыбкой, но глаза его были холодны.

— Теперь я могу продолжить свой путь, зная, что моя страна стала лучше благодаря смелости легионов.

— Путь свой вы продолжите, — качнулся он с пяток на носки, — причем вместе с нами.

Что-то разорвалось у меня в сердце.

— Простите? — сказала я, чувствуя, как деревенеет язык и сохнет во рту.

— Вы видели Соратников и были у Уайтрана в день, когда Пуло сбежал. Полагаю, ваша помощь в опознании, в проведении переговоров, если таковые случаться, будет неоценима. Я опасаюсь, что Пуло собрал вокруг себя шайку таких же головорезов как он сам, и кто-то из них может притвориться Соратником, чтобы избежать наказания. Вы же поможете нам распознать, кто есть кто.

— Боюсь, — натянуто улыбнулась я, — я не могу сопровождать вас. Мои дела…

— Подождут, — прервал меня центурион. — И вы можете и будете нас сопровождать. Если потребуется, без вашего на то согласия.