Война в Скайриме, глава 9

Приор Л. Ворен

Глава 9

There are heroes in the seaweed.

Леонард Коэн

Первая центурия шестой манипулы Второго Северного Легиона второй день была на марше. То было зрелище достойное уважение, достойное, чтобы с ним считались: слаженный, вымуштрованный топот сотен ног, сверкание доспехов и конской сбруи, бой барабанов позади — будто людская река несла свои воды на восток, неостановимая, непобедимая, над-человеческая. Легионеры перестали существовать, они стали центурией, стали неразделимы, как в экстазе.

Приор Люций Ворен гнал своих солдат нещадно, не останавливаясь больше, чем на несколько часов, даже не разбивая лагерь. Люди боялись и уважали этого небольшого имперца с лицом жестким и вечно подозрительным, словно он постоянно ожидал обмана — от своих подчиненных, от командования, от врагов и от богов. Он был довольно молод, не больше тридцати-тридцати пяти лет, но держался человеком куда старшим. Принадлежал он к породе людей, которые совершенно не разумеют, как обращаться с женщинами, считают нас какой-то вообще другой и чуждой расой и жутко теряются в нашем присутствии. Свое смущение приор старался скрывать под маской холодной каменной учтивости, но я все равно видела, что он сам не в восторге от моей компании, хоть и не имеет другого выбора.

Копье свое, доставшееся от легионера в форте Хелген, я оставила в кустах на подходе к лагерю, не решившись светить им перед имперцами. Тогда я полагала, что заберу его, покинув крепость Архака, но судьба, в которую я, впрочем, давно уже не верю, или центурион Ворен (чье существование было, увы, постоянно подкреплено весьма зримым доказательством) распорядились иначе. Надежды на побег у меня не было, так как мы с приором ехали в середине колонны. На редких привалах спать дозволялось только части солдат, остальные должны были караулить местность, изыскивать пищу в окрестных деревнях и лесах (таких называют фрументариями) и чинить экипировку.

Во время переходов, а они тянулись как столетия, Ворен в основном молчал, думая о своем. Меня это устраивало, как и то, что мне выдали лошадь, чем абсолютное большинство легионеров похвастаться не могло. Однако наутро второго дня пути, когда по левую руку от дороги тянулись кряжи Антора, а по правую — река Йоргрим, центурион прервал свое долгое, до сих пор перемежавшееся только самыми дежурными фразами молчание.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы держали на меня обиду, — сказал он; наши лошади шли бок о бок. — Но вы должны понимать, что ваша история, — он неопределенно кивнул, — вызывает у меня определенные сомнения. Я нарушил приказ из-за того, что от вас услышал. Я надеюсь, что вы сказали правду, и ваши слова не приведут вас в колодки.

— Я сказала что слышала, — ответила я, про себя грустно усмехаясь такой иронии.

— В любом случае, путешествовать в одиночку, как вы имели шанс убедиться, теперь небезопасно.

— Теперь?

— Во время восстания.

Почему-то это меня разозлило.

— То есть орки — это плод восстания нордов? — повернулась я к центуриону. — Вы это хотите сказать?

— Я… далеко не все норды — мятежники. Многие служат в моей манипуле, и они такие же хорошие солдаты, как и сиродиильцы.

— Я не к тому клоню.

— Я вынужден просить вас прекратить подобные толки, госпожа. Какой бы вы не были национальности, вы должны понимать, что мятеж — гиблая затея. Из-за него погибло множество хороших людей с обеих сторон.

— Мне ли не знать, приор? Я не оправдываю Ульфрика с его восстанием, но считаю лицемерием валить все проблемы на него одного. Орки жили здесь много лет, еще до моего рождения, наверно. Они тут не появились по мановению волшебной ульфриковой палочки. Они жили здесь и грабили и похищали людей, а Империя не желала этого видеть.

— Провинция Скайрим управлялась из рук вон плохо и до начала мятежа, — нехотя признал Ворен, говоря явно заученными словами.

Он замолк, и я уж было подумала, что центурион вновь впал в свои раздумья, но совсем скоро — минут через двадцать — он заговорил со мной снова.

— Тит Пуло служил под моим началом, — сказал он и пожевал верхнюю губу, как бы размышляя, стоило ли об этом упоминать. — Он был моим сигнифером больше пяти лет, и я думал, что могу назвать этого человека другом. Я знал, что он метит на мое место, но это было в порядке вещей — я и сам пытался тогда выслужиться в примипилы. — Он грустно улыбнулся, вспоминая утраченное. — Он был хорошим воином, говорю прямо. Отличным. Воином, не солдатом. У Пуло был свой взгляд на выполнение приказов. Он мог проигнорировать приказ, если ему казалось, что он ставит людей под угрозу. Я должен был бы распять его за неповиновение, но несколько раз его упрямство выручало мою манипулу. Признаю, я его покрывал, — Ворен смотрел в сторону, не на меня. Он сделал паузу, короткую, но я успела увидеть перед собой зеленый тела на деревянных крестах. — Потом я пожалел об этом. Лучше было нам всем погибнуть под Маркартом, чем обречь себя на такой позор.

Приор замолчал, то ли закончив мысль, то ли собираясь с новыми для продолжения. Некоторое время он ехал молча играя желваками.

— Он дезертировал в год второго консульства Анка Марция, — продолжил он, но я его прервала:

— Простите, но я не имею представления, когда был год его второго консульства.

— Четыре года назад, — пояснил Ворен с болезненной, вызванной то ли моим невежеством, то ли воспоминаниями гримасой. — Тогда он был уже постериором при мне. Я отдал ему приказ занять город. Городок. Он исполнил. Потом в город вошел Квинт Сабриний, легат Четвертого Северного. Жители, сказал он, прячут лидеров лиги за независимость провинции. Он потребовал провести децимацию среди населения. Пуло отказался. Тогда легат приказал распять его. В ответ Пуло выстрелил в него из арбалета. Тяжело ранил, Сабринию пришлось оставить военную карьеру после этого. Пуло сбежал, по пути убив легионера. А потом, когда об этом узнали… — он криво усмехнулся. — Добро пожаловать, декурион Ворен.

Какое-то время снова прошло в молчании. Потом Ворен прибавил:

— И все-таки Пуло был моим другом. И именно поэтому я должен привести его приговор к исполнению, я, и никто другой.

— А что будет с Соратниками? — спросила я, помолчав. — Им ведь уже заплатили аванс.

— Если они схватят Пуло — а я слышал, что они обязаны взять его живым — то мы встретим их на их обратном пути. Я с радостью заплачу им остаток им причитающегося и верну это. — Он тронул мешочек с десятью септимами, привязанный к поясу за тесемку. Один из легионеров нашел его в крепости после битвы.

(так было нужно)

— Я представитель власти, — сказал приор. — Пуло будет отдан мне. Я произведу казнь. На этом эта история и закончится. Откровенно говоря, я предполагаю, что так и выйдет. Соратники опережают нас на день, не меньше.

— Почему за четыре года его так и не поймали? — спросила я.

— Он оказался довольно полезен местной власти, — ответил Ворен. — Ярл Ульфрик и другие мятежники не раз и не два нанимали его для выполнения своих надобностей. Заказные убийства, шантаж, ограбления, разорение обозов наших скайримских друзей…

Будто у вас здесь есть друзья, подумала я. Будто кто-то вам здесь рад. У западной знати просто нет выбора — вот совсем как у меня. Или поддержать вас, с вашей хваленой законностью, или воевать на два фронта, с мятежниками и легионами. Неужто ты этого не понимаешь, центурион? Неужто тебе так запудрили мозги пропагандой, что ты не видишь ничего кроме сказанного?

А нельзя ли сказать того же о каждом? Хоть бы и обо мне?

— Кое-что из его похождений, полагаю, выдумка, — продолжал приор. — Многие из сведений о них откровенно противоречивы. Как будто он был в нескольких местах одновременно.

Вот бы мне так. Быть в нескольких местах сразу… или по меньшей мере, не быть здесь.

Комната была залита солнечным светом

Так, думать об этом явно не к месту и не ко времени…

струившимся через высокие стрельчатые окна и жестяной чайник ловя его делался похож на младшего брата солнца

Эти мысли не подходили к… положению. Ситуации. Они были слишком тяжелы и слишком в то же время легки, слишком выстраданы, слишком нездешни, слишком святы, чтобы думать их вот так — в пути, в окружении десятков и дюжин людей, которым было на них начхать

пузатого и гордого собой и своим родством

на них и на меня, но главное — на них, на мои сокровенные, потайные, праздничные мысли.

Я, наверное, ужасный человек. Наверное — точно.

(так было нужно)

Но эти мысли, эти воспоминания… Они не делают меня лучше. Я вообще, мне кажется, их недостойна. Недостойна былой себя. Они напоминают мне о том, как все могло бы быть, о том, как было — не здесь, где-то, и о том, что была такая девчонка — Хельга дочь Муннира.